"Льгов" Ивана Тургенева
"Мы плыли довольно медленно. Старик с трудом выдёргивал из вязкой тины свой длинный шест, весь перепутанный зелёными нитями подводных трав; сплошные, круглые листья болотных лилий тоже мешали ходу нашей лодки. Наконец мы добрались до тростников, и пошла потеха. Утки шумно поднимались, «срывались» с пруда, испуганные нашим неожиданным появлением в их владениях, выстрелы дружно раздавались вслед за ними, и весело было видеть, как эти кургузые птицы кувыркались на воздухе, тяжко шлёпались об воду. Всех подстреленных уток мы, конечно, не достали: легко подраненные ныряли; иные, убитые наповал, падали в такой густой майер, что даже рысьи глазки Ермолая не могли открыть их; но всё-таки к обеду лодка наша через край наполнилась дичью.
Владимир, к великому утешению Ермолая, стрелял вовсе не отлично и после каждого неудачного выстрела удивлялся, осматривал и продувал ружьё, недоумевал и, наконец, излагал нам причину, почему он промахнулся. Ермолай стрелял, как всегда, победоносно, я — довольно плохо, по обыкновению. Сучок посматривал на нас глазами человека, смолоду состоявшего на барской службе, изредка кричал: «Вон, вон ещё утица!» — и то и дело почёсывал спину — не руками, а приведёнными в движение плечами. Погода стояла прекрасная: белые круглые облака высоко и тихо неслись над нами, ясно отражаясь в воде; тростник шушукал кругом; пруд местами, как сталь, сверкал на солнце. Мы собирались вернуться в село, как вдруг с нами случилось довольно неприятное происшествие.
Мы уже давно могли заметить, что вода к нам понемногу всё набиралась в дощаник. Владимиру было поручено выбрасывать её вон посредством ковша, похищенного, на всякий случай, моим предусмотрительным охотником у зазевавшейся бабы. Дело шло как следовало, пока Владимир не забывал своей обязанности. Но к концу охоты, словно на прощанье, утки стали подниматься такими стадами, что мы едва успевали заряжать ружья. В пылу перестрелки мы не обращали внимания на состояние нашего дощаника, — как вдруг, от сильного движения Ермолая (он старался достать убитую птицу и всем телом налёг на край), наше ветхое судно наклонилось, зачерпнулось и торжественно пошло ко дну, к счастью, не на глубоком месте. Мы вскрикнули, но уже было поздно: через мгновенье мы стояли в воде по горло, окружённые всплывшими телами мёртвых уток. Теперь я без хохота вспомнить не могу испуганных и бледных лиц моих товарищей (вероятно, и моё лицо не отличалось тогда румянцем); но в ту минуту, признаюсь, мне и в голову не приходило смеяться. Каждый из нас держал свое ружье над головой, и Сучок, должно быть, по привычке подражать господам, поднял шест свой кверху. Первый нарушил молчание Ермолай.
— Тьфу ты, пропасть! — пробормотал он, плюнув в воду, — какая оказия! А всё ты, старый чёрт! — прибавил он с сердцем, обращаясь к Сучку. — Что это у тебя за лодка?
— Виноват, — пролепетал старик.
— Да и ты хорош, — продолжал мой охотник, повернув голову в направлении Владимира, — чего смотрел? чего не черпал? ты, ты, ты…
Но Владимиру было уже не до возражений: он дрожал, как лист, зуб на зуб не попадал, и совершенно бессмысленно улыбался. Куда девалось его красноречие, его чувство тонкого приличия и собственного достоинства!
Проклятый дощаник слабо колыхался под нашими ногами… В миг кораблекрушения вода нам показалась чрезвычайно холодной, но мы скоро обтерпелись. Когда первый страх прошёл, я оглянулся; кругом, в десяти шагах от нас. росли тростники; вдали, над их верхушками, виднелся берег. «Плохо!» — подумал я".
Я неизменно хохочу, когда перечитываю рассказ "Льгов" из книги Ивана Сергеевича Тургенева "Записки охотника".
Владимир Сорокин, говоря о творчестве Тургенева, с улыбкой вспоминал своего деда-лесника, со смехом цитировавшего первое предложение тургеневского рассказа:
- Поедемте-ка в Льгов... мы там уток настреляем вдоволь..." - настраивая своих собеседников на какую-нибудь весёлую затею.
Отношение моих современников к Тургеневу поражает меня какой-то совершенно школьной наивностью. Филолог со стажем, бывает, высказывается в духе: ой, Тургенев! боже мой, он такие скучные книжки писал!
Но спроси их, когда эти "филологи" в последний раз читали Тургенева, выяснится, что в школе - повесть "Отцы и дети" или ещё хуже в младших классах, "Муму"...
Тургенев, безусловно, элитарный писатель, мировая знаменитость при жизни, ни у одного русского писателя не было такого круга знакомств, состоящего сплошь из литературных гранд-персон.
Скажу больше: я не знаю ни одного произведения мировой литературы, которое могло бы стоять рядом с "Записками охотника". Ничего подобного не написано и, наверное, в силу известных причин никогда больше не напишется.
Тургенев -очень ироничный писатель, могущий рассмешить читателя.
Но из-за авторитарного подхода к творчеству великого русского писателя в школах и вузах книгочеи старательно избегают тургеневские книги, считая их "хрестоматийными" (в том плане, что они годятся лишь в качестве учебного пособия по изучению литературы прошлого).
Именно Тургенев ввёл в моду небольшие повести, "без воды", как говорится в среде современных любителей книжек. До Тургенева мэтры от литературы сочиняли большущие тома, которые можно было читать годами (я вот бальзаковские "Утраченные иллюзии" читаю второй год, надо бы дочитать наконец... до нового года... перед самим собой неудобно как-то...).
Тургенев мог раскрыть некую проблему (которая "стержень сюжета") в небольшом произведении. Чаще всего это "иррациональность жизни" ("Отцы и дети", "Дым"). И в отличие, скажем, от Достоевского в книгах Тургенева видишь реальный мир, а не какую-то схему или кошмар. Странно, что "любители Достоевского" не замечают, насколько их кумир пишет хуже Тургенева. Их возмущает, когда им указывают на это.
Тургенев обожал загадочное. При этом не был религиозным человеком.
Он создал ряд произведений, которые можно было бы назвать "мистическими", но дело в том, что писатель не выдумывал свои сюжеты, все его рассказы обладают достоверностью, включая даже фантасмагорию "Призраки" - о которой Достоевский высказался, что она "чересчур реалистична".
Читая Тургенева, современный читатель может судить об эпохе, в которой жил знаменитый автор "Записок охотника".
Нет сомнений, что "Записки охотника" в большой степени повлияли на решение царя об отмене рабства в Российской империи.
Автор впоследствии, перессорившись практически со всеми своими друзьями-литераторами (Некрасов, Толстой, Фет и так далее), проводил значительное время зарубежом. Умер в Буживале, близ Парижа, от мучительной болезни. Похоронен в России.
